Брене Браун: сила уязвимости

И, конечно же, академическая неуверенная в себе часть меня воскликнула: "Как ты собираешься меня назвать?" Она ответила: "Я собираюсь назвать тебя рассказчиком". Я - ей: "А, может, волшебным эльфом?" А потом: "Дай-ка подумать". Я попыталась собрать всё своё мужество. И я подумала, я - рассказчик. Я анализирую качественные показатели, я собираю истории. Это то, чем я занимаюсь. И, может быть, истории это просто информация, поданная с душой? И, может быть, я просто рассказчик? И поэтому я сказала: "Знаешь что? Почему бы меня просто не назвать "исследователь-рассказчик"?". А она на это: "Ха-ха. Такого не бывает!"

Итак, я исследователь-рассказчик, и сегодня я собираюсь рассказать вам несколько историй о части моего исследования, которое фундаментально расширило моё восприятие и изменило мой образ жизни, отношение к любви, работе и родительским обязанностям.

Когда я была молодым учёным, докторантом, в перый год у нас был профессор, который сказал нам, "Значит так, всё, что не поддаётся измерению, не существует". И я подумала, что он просто заигрывает со мной. Я спросила: "Честно?" - Он ответил: "Абсолютно!".

Хочу, чтобы вы поняли, у меня степень бакалавра и степень магистра по социальной работе и я работала над получением степени доктора по социальной работе, поэтому вся моя научная карьера была окружена людьми, которые как бы считали, что жизнь это хаос, люби её такой. А я считала так: жизнь это хаос, её надо почистить, организовать, и сложить в красивую коробочку.

И вот, представьте, я нашла свой путь, начала строить захватывающую карьеру, как говорят соцработники, "погрузилась в рабочий дискомфорт". А с дискомфортом я привыкла делать так: ударить его по голове, отодвинуть и получить одни пятёрки. Такова была моя мантра. Поэтому я была в радостном предвкушении. Это была карьера именно для меня, потому что меня интересуют запутанные темы. Я хочу научиться их распутывать. Я хочу их понять. Я хочу внедриться во всё, что важно, и разгадать шифр, чтобы все могли увидеть.

Я ненавижу уязвимость. И поэтому я подумала: вот мой шанс напасть на неё с моей мерной палкой. Я начинаю атаку, я собираюсь со всем этим разобраться, потратить год, разложить стыд по полочкам, понять, как работает уязвимость, и перехитрить её. Итак, я была готова, и пребывала в радостном предвкушении. Вы уже поняли, что из этого ничего не вышло.

Я могла бы вам много рассказать про стыд. Мой один год превратился в шесть лет, тысячи историй, сотни длинных интервью, фокус-групп. Был период, когда люди присылали мне страницы своих дневников и присылали свои истории - тысячи историй за шесть лет. И, похоже, что я разобралась с этим.

Мне кажется, я поняла что такое стыд, и как он работает. Я написала книгу (The Gifts of Imperfection: Let Go of Who You Think You're Supposed to Be and Embrace Who you Are – О.П.), опубликовала теорию, но что-то было не в порядке, и это что-то заключалось в следующем: если взять опрошенных мною людей и приблизительно разделить их на людей, у которых на самом деле есть чувство достоинства, а это сводится к тому, что у этих людей сильное чувство любви и принятия, и на людей, которые борются за это, людей, которые сомневаются, насколько они хорошие, - была только одна составляющая, которая отделяла людей, у которых есть сильное чувство любви и принятия, от людей, у которых с этим большие трудности. И она заключалась в том, что люди, у которых есть сильное чувство любви и принятия, верят в то, что они достойны любви и принятия. Вот так. Они верят, что они этого достойны. Для меня сложность, которая мешает отношениям, - наш страх того, что мы недостойны отношений, - представляла личный и профессиональный интерес, я чувствовала, что это надо лучше понять.

Я взяла все интервью, где я видела достоинство, где я видела, что люди живут таким образом, и стала их изучать. Что у этих людей общего? Я взяла красивую папочку и маркер "Шарпи" и задумалась, как мне назвать это исследование? И первые слова, которые пришли мне в голову, были "искренние". Эти люди искренние, их жизнь проистекает из глубокого чувства достоинства. Поэтому я подписала папку и начала изучать информацию. Мне пришлось вернуться ко всем тем интервью, вытащить те истории, события. В чём тут суть? Какова модель поведения? И вот, что я обнаружила.

Итак, у этих людей было, просто говоря, мужество быть несовершенными. У них было сострадание, чтобы быть добрыми в первую очередь к себе и затем к остальным, потому что невозможно испытывать сострадание к остальным людям, если мы не можем относиться по-доброму к себе. И ещё, как результат своей искренности, они были готовы отказаться быть такими, какими они должны были бы быть, по их представлениям, ради того, чтобы быть теми, кто они есть на самом деле, а это непременное условие для того, чтобы отношения состоялись.

У таких людей было еще кое-что общее. Они полностью приняли уязвимость. Они считали, что то, что сделало их уязвимыми, сделало их прекрасными. Они не говорили о том, что состояние уязвимости удобно, но они также не считали уязвимость чем-то невыносимым. Они просто были уверены, что это необходимо. Они говорили о готовности сказать первыми "я люблю тебя", о готовности делать что-то когда нет никаких гарантий, о готовности спокойно дождаться звонка от врача после маммограммы. Они готовы вкладываться в отношения с человеком, которые, возможно, сложатся, а, возможно, и нет. Они считали, что всё это имеет первостепенное значение.

Лично я считала это предательством. Я поверить не могла, что я поклялась в верности научному исследованию (а задача исследования - это контролировать и предсказывать; изучать феномены ради ясной цели - контролировать и предсказывать). А моя миссия контролировать и предсказывать натолкнулась на ответ, что жить надо, не боясь быть уязвимой, и перестать контролировать и предсказывать. Это привело к небольшому нервному срыву- который на самом деле не был небольшим. Я назвала это нервным срывом, а мой психотерапевт называет это духовным пробуждением. Духовное пробуждение звучит лучше, чем нервный срыв, но, уверяю вас, это был нервный срыв.

И мне пришлось отложить всю информацию и идти искать психотерапевта. Знаете, можно много узнать о себе, когда звонишь друзьям и говоришь: "Я думаю, мне надо сходить к кое-кому на приём. Можешь кого-нибудь посоветовать?" Потому что примерно пятеро из моих друзей отреагировали так: "Ууу. Не хотелось бы мне оказаться не месте твоего психотерапевта". Я говорю: "Что это значит?" А они в ответ: "Знаешь, просто хочу сказать тебе, не бери с собой мерную палку".

Итак, я нашла психотерапевта. На первую встречу с Дианой я принесла описание того, как живут искренние люди. Она спросила, как дела, я ответила: "Прекрасно, у меня всё хорошо". Она спросила, почему я здесь, я ответила, что у меня есть трудность. Она спросила: "В чём трудность?" Я ответила: "У меня проблема с уязвимостью. Я знаю, что уязвимость это то, откуда исходит стыд и страх и наша борьба за значимость, но, оказывается, из неё также рождается радость, творчество, принятие, любовь. И я думаю, у меня есть проблема, и мне нужно немного помочь". И я добавила: "Только пожалуйста, никаких разговоров про семью, никакого дерьма про детство. Мне просто нужны некоторые стратегии". И тогда она сделала такое лицо... Я и спрашиваю: "Всё плохо, да?" А она мне в ответ: "Это не хорошо, и не плохо. Это просто то, что есть". И я сказала: "О Господи, я пропала".

И затем я снова вернулась к своему исследованию и провела несколько следующих лет, усиленно пытаясь понять, какие решения принимают эти искренние люди, и что мы делаем с уязвимостью? Почему мы так сильно боремся с ней? Одинока ли я в борьбе с уязвимостью? - Нет. Вот что я узнала.

Мы подавляем уязвимость, когда боимся быть неидеальными. Я хотела в этом разобраться, я опубликовала на Фейсбуке и в Твиттере такой вопрос: "Что для вас уязвимость? Что заставляет вас чувствовать себя уязвимыми?" И за полтора часа я получила 150 ответов: просить мужа о помощи, потому что я заболела, а мы недавно поженились; проявлять инициативу в сексе по отношению к мужу; по отношению к жене; получать отказ; звать на свидание; ждать, пока доктор перезвонит; быть уволенным; увольнять других - это мир, в котором мы живем. Мы живем в уязвимом мире. Мы пытаемся справиться с этим, зачастую просто подавляя уязвимость.

Мы - самое погрязшее в долгах, страдающее ожирением и зависимостями, и сидящее на лекарствах взрослое поколение за всю историю Америки. Проблема заключается в том, что невозможно избирательно подавлять эмоции. Нельзя сказать: «Вот это для меня плохо. Вот уязвимость, вот горе, вот стыд, вот страх, вот разочарование, я не хочу это чувствовать. Я возьму пару бутылок пива и пирожное с кремом. Я не хочу это чувствовать.» Господи! Нельзя подавлять эти тяжелые чувства, не подавляя другие наши эмоции. Их невозможно заглушать избирательно. Когда мы их подавляем, мы подавляем радость, подавляем благодарность, подавляем счастье. И тогда мы несчастны, и мы ищем цель и смысл, и мы чувствуем себя уязвимыми, и тогда мы берем пару бутылок пива и пирожное с кремом. И начинается заколдованный круг.

Нам необходимо задуматься о том, почему и как мы подавляем. И речь идёт не только о зависимости. Всё, что неоднозначно, мы делаем определенным. Религия ушла от веры и таинства в определённость. Я прав, ты неправ. Закрой рот! Вот так. Определённо. Чем больше мы боимся, тем больше становимся уязвимыми, и тем больше мы боимся. Так в наши дни выглядит политика. Больше нет дискурса. Нет разговора. Только обвинения. Знаете, как в науке описывается «обвинение»? Способ выплеска боли и дискомфорта.

Мы доводим себя до совершенства. Но это не работает, потому что, что мы делаем? Берем жир из попы и переносим его в щеки. И я надеюсь, что через сто лет, оглядываясь назад, люди будут удивляться: "Вот это да!"

И, что наиболее опасно, мы пытаемся сделать идеальными наших детей. Ведь как мы относимся к детям? Человек предназначен для преодоления трудностей, когда он приходит в этот мир. И когда вы держите этого идеального младенца в своих руках, ваша задача не в том, чтобы сказать: "Посмотри, она само совершенство. Моя задача сохранить её такой идеальной - чтобы в пятом классе она играла в сборной по теннису, а к седьмому - поступила в Йель". Мы не должны так делать. Мы должны посмотреть и сказать: "Знаешь что? Ты не идеальна и тебе придётся бороться всю жизнь, но ты достойна любви и принятия". Вот в чём наша задача. Покажите мне поколение детей, выращенных вот так, и мы покончим с теми проблемами, которые мы видим сегодня.

Мы притворяемся, что то, что мы делаем, не влияет на людей. Мы поступаем так в личной жизни, мы поступаем так в бизнесе и политике: когда приходится срочно отдалживать деньги в банке, чтобы расплатиться с долгами, когда разливается нефть в море, когда отзывают партию товара, потому что эта вещь опасна, - мы притворяемся, что то, что мы делаем, не имеет огромного влияния на других людей. Я сказала бы компаниям: «Народ, мы уже бывали в переделках. Мы хотим, чтобы вы были искренними и честными и просто сказали: "Простите нас, мы это исправим".»